Я стояла у окна, глядя на темный двор, где ветер гонял сухие листья по выцветшей траве. В доме было тихо — слишком тихо для семьи, где каждый день что-то происходило. Мама уехала к соседке, отец спал в своей комнате после долгого дня на работе, а я… я осталась одна с мыслями, которые не давали мне покоя. Последние недели все изменилось. Я изменилась. И дело было не только в моем теле, которое с каждым днем становилось все более заметным даже под этими дурацкими длинными платьями, которые мама заставляла меня носить. Дело было в том, что я начала замечать взгляды. Не просто взгляды — голодные, жадные, такие, от которых у меня внутри все переворачивалось.
Одним из таких был взгляд Рустама. Он не был моим братом, не был даже родственником в прямом смысле — сын маминой подруги, который последние пару месяцев жил у нас, пока его мать разбиралась с какими-то своими делами в городе. Ему было двадцать три, мне — восемнадцать, и между нами всегда была какая-то странная дистанция. Он редко говорил со мной, но я ловила его глаза на себе — когда я наливала чай, когда проходила мимо него в коридоре, когда сидела на диване с книгой. И каждый раз этот взгляд оставлял на моей коже невидимый след, как будто он уже касался меня.
Сегодня вечером все было иначе. Отец уснул раньше обычного, мама ушла, и в доме остались только мы с Рустамом. Я услышала, как он возится на кухне — звяканье ложки о чашку, шорох шагов. А потом шаги приблизились. Я обернулась, и он стоял в дверях моей комнаты, прислонившись к косяку. В руках у него была кружка с чаем, но он не пил — просто смотрел на меня. Его темные глаза блестели в тусклом свете лампы, и я вдруг поняла, что он не уйдет.
— Чего стоишь? — спросил он, и в его голосе было что-то новое, что-то, чего я раньше не слышала. Не насмешка, не равнодушие — а какой-то вызов.
— Просто… смотрю в окно, — ответила я, стараясь казаться спокойной, хотя сердце уже колотилось где-то в горле.
Он сделал шаг вперед, потом еще один, и вот он уже стоял так близко, что я чувствовала тепло его тела. Кружка осталась где-то позади — он поставил ее на стол, даже не глядя. Его рука медленно поднялась, и я замерла, когда его пальцы коснулись моего лица, убирая прядь волос за ухо. Это было невинное движение, но от него у меня по спине побежали мурашки.
— Ты знаешь, что ты красивая, Айгуль? — сказал он тихо, почти шепотом. — Слишком красивая для этого дома.
Я хотела отшутиться, сказать что-то вроде «не выдумывай», но слова застряли. Потому что он не шутил. Его рука скользнула ниже, к моей шее, и я почувствовала, как его большой палец провел по моей ключице. Мое дыхание сбилось, а он, заметив это, улыбнулся — но это была не добрая улыбка, а что-то хищное, опасное.
— Что ты делаешь? — выдавила я наконец, но голос был слабым, почти умоляющим. Не отпугнуть его, а понять, куда это все идет.
— То, что давно хотел, — ответил он, и в следующую секунду его губы оказались на моих.
Это был не нежный поцелуй, не тот, о котором я мечтала, представляя себе первую любовь. Это было грубо, требовательно, как будто он хотел забрать что-то, что ему не принадлежит. Я уперлась руками ему в грудь, но вместо того чтобы оттолкнуть, просто сжала ткань его рубашки. Мое тело предало меня — оно хотело этого, хотело его, несмотря на то, что разум кричал, что это неправильно.
Он отстранился, но только чтобы посмотреть мне в глаза. Его рука уже лежала на моей талии, сжимая так сильно, что я чувствовала каждый его палец через тонкую ткань платья.
— Ты ведь не скажешь никому, правда? — спросил он, и в его голосе была угроза, смешанная с чем-то еще — с уверенностью, что я не посмею.
— Рустам… это… — начала я, но он не дал мне договорить. Его вторая рука легла мне на затылок, и он снова поцеловал меня, на этот раз глубже, заставляя мой рот открыться под его напором. Я застонала — тихо, почти неслышно, но он услышал. И это словно подстегнуло его.
Он толкнул меня к стене, так что я ударилась спиной о холодную штукатурку. Его руки скользнули вниз, к подолу моего платья, и я не успела даже пискнуть, как он задрал его до бедер. Мое дыхание стало рваным, а между ног — горячо и влажно, хотя я ненавидела себя за это. Он заметил мою реакцию и ухмыльнулся, проведя пальцами по внутренней стороне моего бедра.
— Ты уже мокрая, Айгуль, — прошептал он, и от этих слов я покраснела до корней волос. — А ведь я еще ничего не сделал.
— Прекрати, — выдохнула я, но это прозвучало скорее как просьба, чем как приказ. Он не послушал. Его пальцы нашли край моих трусиков и без церемоний отодвинули их в сторону. Я задрожала, когда он коснулся меня там, где никто раньше не касался — кроме меня самой в тайне от всех.
— Какая горячая, — пробормотал он, и его голос был пропитан каким-то темным удовольствием. — Ты ведь давно этого хотела, да? Просто боялась признаться.
Я хотела крикнуть «нет», но вместо этого только застонала громче, когда его пальцы проникли внутрь. Он двигал ими медленно, но уверенно, наблюдая за каждым моим движением, за тем, как я выгибаюсь ему навстречу, несмотря на все свои попытки сопротивляться. Мое тело было против меня — оно хотело его, хотело больше, чем он уже давал.
А потом я услышала шаги. Тяжелые, медленные, приближающиеся к моей комнате. Рустам тоже их услышал — его рука замерла, но он не убрал ее. Мы оба посмотрели на дверь, и мое сердце остановилось, когда ручка начала поворачиваться.
Дверь открылась, и в проеме появился отец. Его глаза, обычно усталые и равнодушные, расширились от шока. Он смотрел на нас — на меня, прижатую к стене, с задранным платьем, и на Рустама, чья рука все еще была между моих ног. Молчание длилось секунду, но мне показалось, что вечность.
— Что здесь происходит? — голос отца был низким, хриплым, и в нем было что-то, чего я никогда раньше не слышала. Не просто гнев. Что-то другое.
Рустам убрал руку и отступил, но не выглядел виноватым. Он смотрел на отца с какой-то странной уверенностью, как будто знал, что будет дальше. А я… я стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как кровь стучит в висках.
— Ничего страшного, дядя, — сказал Рустам спокойно, почти насмешливо. — Просто развлекаемся. Айгуль не против, правда?
Отец перевел взгляд на меня. И в этот момент я поняла, что его глаза изменились. В них больше не было шока. Там было что-то темное, что-то, от чего у меня внутри все сжалось. Он шагнул в комнату и закрыл дверь за собой. Щелчок замка прозвучал как выстрел.
— Развлекаетесь, значит, — медленно произнес он, и его голос был слишком спокойным для такой ситуации. — Ну что ж… Тогда я тоже присоединюсь.
Я открыла рот, чтобы закричать, но не успела. Отец подошел ко мне в два шага, и его рука легла мне на плечо, прижимая к стене еще сильнее. Рустам смотрел на нас, и в его глазах загорелся новый огонь — не удивление, а предвкушение.

— Ты ведь моя дочь, Айгуль, — сказал отец, наклоняясь ко мне так близко, что я чувствовала запах табака и пота. — И если кто-то будет тебя трогать… то только после меня.
Я стояла, прижатая к стене, чувствуя, как холод штукатурки проникает сквозь тонкую ткань платья, но это было ничто по сравнению с ледяным ужасом, который сковал мое тело. Отец смотрел на меня сверху вниз, его рука на моем плече была тяжелой, как камень, а в глазах горело что-то, чего я никогда раньше не видела. Это не был просто гнев или разочарование — это была смесь власти и желания, от которой у меня перехватило дыхание. Рустам стоял чуть в стороне, скрестив руки на груди, и его губы кривила легкая усмешка. Он не собирался вмешиваться. Он ждал.
— Ты думал, я не замечу? — голос отца повернулся к Рустаму, но его взгляд не отрывался от меня. — Думал, можешь просто взять то, что принадлежит мне?
Рустам пожал плечами, не теряя своей наглой уверенности.
— Она не твоя собственность, дядя. Она взрослая девочка. И, судя по всему, ей нравится, когда ее трогают.
Я хотела крикнуть, что это неправда, что я не такая, но слова застряли в горле. Потому что где-то в глубине души, в той части, которую я сама боялась признать, Рустам был прав. Мое тело все еще дрожало от его прикосновений, между ног было жарко и влажно, и я ненавидела себя за это. Но теперь, когда отец стоял передо мной, все стало еще хуже. Его рука соскользнула с моего плеча к шее, и его большой палец провел по моей нижней губе, заставив меня вздрогнуть.
— Нравится, значит? — повторил он, и в его голосе было что-то угрожающее, но в то же время… манящее. — Посмотрим, насколько тебе это нравится, Айгуль.
Он наклонился ближе, и я почувствовала его дыхание на своем лице — резкое, с привкусом старого кофе и сигарет. Я зажмурилась, ожидая чего угодно — удара, крика, но вместо этого его губы накрыли мои. Это был не поцелуй Рустама — не грубый и требовательный, а медленный, властный, как будто он хотел показать, что я принадлежу ему и только ему. Я попыталась отвернуться, но его рука на моей шее сжалась сильнее, удерживая меня на месте.
— Не дергайся, — прошептал он, отстраняясь ровно настолько, чтобы я могла видеть его глаза. — Ты моя дочь. И я решу, что с тобой делать.
Рустам хмыкнул, и этот звук вывел меня из оцепенения. Я открыла рот, чтобы закричать, позвать на помощь, но отец предугадал это. Его вторая рука легла мне на талию, и он резко развернул меня лицом к стене, прижав грудью к холодной поверхности. Я услышала, как он расстегивает ремень, и паника захлестнула меня с новой силой.
— Папа, пожалуйста… — выдохнула я, но мой голос был таким слабым, что я сама едва его услышала.
— Тихо, — отрезал он, и в следующую секунду я почувствовала, как подол моего платья снова задрался вверх. Его рука скользнула по моему бедру, грубо, без той осторожности, что была у Рустама. — Ты сама этого хотела, Айгуль. Разве не так?
Я хотела сказать «нет», но вместо этого только всхлипнула, когда его пальцы нашли мои трусики и сорвали их одним движением. Рустам шагнул ближе, и я услышала его голос — низкий, с ноткой возбуждения:
— Докажи ей, дядя. Покажи, кто здесь главный.
Отец не ответил. Его рука легла мне между ног, и я задрожала, когда он провел пальцами по моей киске. Я была мокрой — ужасно, предательски мокрой, и он это почувствовал. Его дыхание стало тяжелее, а потом я услышала шорох ткани — он спустил штаны. Мое сердце билось так быстро, что я думала, оно разорвется, но я не могла пошевелиться. Я была в ловушке — между стеной, отцом и Рустамом, который смотрел на все это с каким-то больным удовольствием.
— Ты моя, — прохрипел отец, и в следующую секунду я почувствовала, как его член уперся в меня сзади. Он не церемонился — одним резким толчком вошел внутрь, и я вскрикнула, вцепившись пальцами в стену. Боль смешалась с чем-то еще, с тем, что я не могла назвать, но что заставило мои ноги подкоситься. Он не дал мне упасть — его руки крепко держали меня за бедра, и он начал двигаться, грубо, ритмично, как будто наказывая меня за все сразу.
Рустам подошел еще ближе, и я увидела, как он расстегивает свои штаны. Его член уже стоял, и он провел по нему рукой, не отрывая от меня глаз.
— Не останавливайся, дядя, — сказал он, и в его голосе было столько похоти, что мне стало тошно. — Она это любит. Посмотри, как она течет.
Отец только хмыкнул, ускоряя темп. Каждый его толчок выбивал из меня воздух, и я уже не понимала, что чувствую — боль, стыд или что-то другое, что поднималось из глубины моего тела, заставляя меня дрожать. Я ненавидела их обоих, но в то же время… я не могла остановить стоны, которые срывались с моих губ.
— Хорошая девочка, — пробормотал отец, и его голос был пропитан каким-то темным удовлетворением. — Ты всегда была моей.

Рустам шагнул вперед, и его член оказался прямо перед моим лицом. Я попыталась отвернуться, но отец схватил меня за волосы и повернул голову к нему.
— Открой рот, — приказал он, и я подчинилась — не потому, что хотела, а потому, что не видела другого выхода. Рустам вошел в мой рот, и теперь меня имели с двух сторон — отец сзади, Рустам спереди. Их движения были несогласованными, грубыми, и я чувствовала себя как кукла, которую они используют для своего удовольствия.
Но в этот момент раздался новый звук — скрип половицы в коридоре. Мы все замерли. Отец остановился, его член все еще был во мне, Рустам вытащил свой из моего рта и резко обернулся к двери. Мое сердце ухнуло вниз, когда я услышала голос мамы:
— Айгуль? Ты где?
Ее шаги приближались, и я поняла, что она уже в нескольких метрах от моей комнаты. Отец выругался себе под нос, быстро отступил от меня и начал застегивать штаны. Рустам сделал то же самое, но его глаза горели злостью — не на меня, а на ситуацию. Я стояла, дрожа, с задранным платьем и разорванными трусиками, не в силах пошевелиться.
— Убери ее отсюда, — прошипел отец Рустаму, кивая на дверь. — Я разберусь.
Рустам кивнул, схватил меня за руку и потащил к окну. Он открыл его одним движением, и холодный ночной воздух ударил мне в лицо.
— Лезь, — приказал он, подталкивая меня к подоконнику. — Быстро!
Я не успела возразить — он буквально вытолкнул меня наружу, и я упала на мягкую траву, больно ударившись коленом. Рустам выпрыгнул следом, схватил меня за руку и потащил в сторону сарая. Я слышала, как мама зовет меня из дома, ее голос становился все громче, все ближе.
— Она не должна тебя найти, — прошептал Рустам, прижимая меня к стене сарая. Его рука легла мне на рот, заглушая мое дыхание. — Иначе нам всем конец.
Я кивнула, хотя внутри все кричало от ужаса. Мы стояли в темноте, прижавшись друг к другу, пока голос мамы не стих. Но я знала, что это не конец. Она найдет меня. Она всегда меня находит. И когда она узнает, что произошло… я даже не могла представить, что будет дальше.
А Рустам, все еще держа меня за руку, наклонился к моему уху и прошептал:
— Это только начало, Айгуль. Мы еще не закончили.